Егор Гайдар. Долгое время: Россия в мире: Очерки экономической истории. М.: Дело, 2005. 656 с.
Выдающийся немецкий физик-теоретик Вернер Гейзенберг сформулировал знаменитый принцип неопределенности, впоследствии ставший очень популярным в методологии наук. Согласно этому принципу при высокой точности измерения невозможно быть участником процесса и одновременно его наблюдателем. Участие неминуемо искажает результаты наблюдения.
Егор Гайдар — один из тех редких людей, которые самим выбором своего жизненного пути стремились нарушить принцип неопределенности. Он вошел в новейшую историю России и как активный участник реформ, и одновременно как вдумчивый наблюдатель за этим процессом. Его новая книга — объемистый том, в котором автор пытается осмыслить причины неравномерного развития мира. Он размышляет на одну из ключевых тем экономической истории: почему в течение столетий одни страны развивались быстрее и эффективнее, чем другие. Более подробно Гайдар останавливается на причинах экономического отставания России от Западной Европы. Его анализ уникален для российской экономической науки масштабностью взгляда на проблему. Для всех, кому интересны тематика неравномерности экономического роста в мире и специфика России в этом процессе, рецензируемая книга должна стать настольной.
Однако принцип неопределенности, сформулированный Гейзенбергом, неумолим: книга воспринимается как компромисс между Гайдаром-ученым и Гайдаром-реформатором. Когда автор анализирует общемировые процессы, он предстает перед нами ученым с впечатляющей глубиной наблюдений. Когда же он оценивает российский опыт, его суждения кажутся результатом уже не беспристрастных наблюдений над реформами, а личного участия в них. Соответственно оценки объективного ученого сменяются доводами увлеченного реформатора-практика.
Первая часть книги — методологическая. В ней автор определяет, что такое современный экономический рост и почему великие экономисты прошлого, такие, как Карл Маркс и Йозеф Шумпетер, недооценили потенциал развития, заложенный в капиталистической системе. И тот и другой совершили ошибку, на которую позднее указал Карл Поппер: они пытались экстраполировать в будущее то, что происходило в прошлом. В частности, те черты, которые приближали кризис капитализма, — концентрацию и укрупнение производства, монополизацию, бюрократизацию и т. д. Но, как знает сегодня любой биржевой брокер, глядя в прошлое нельзя увидеть будущее. Сама мировая экономическая история опровергла постулат Маркса о том, что более развитые страны показывают менее развитым картину их собственного развития в будущем. «Железных» законов истории, которым подчинялось бы развитие всех стран, не существует. Сегодня уже очевидно, что на базе одного и того же уровня производительных сил в течение очень долгого времени могут сосуществовать совершенно разные экономические и социальные институты.
Однако сам Гайдар следует именно за Марксом, когда формулирует задачу своей книги: «…На основе опыта развития лидирующих стран выявить ключевые проблемы, которые в ближайшие десятилетия предстоит решать странам догоняющего развития (в том числе России)» (с. 11—12). Сам термин, используемый автором, — догоняющее развитие — в широком смысле подразумевает марксистскую идею историзма: чтобы достичь успеха, бедным странам необходимо извлечь уроки из жизни богатых. Россия и другие развивающиеся страны должны узреть в экономической истории свою будущую судьбу. Выходит, история, хоть и скверная предсказательница, но единственная.
Второй раздел книги посвящен анализу древних аграрных обществ. Гайдар пытается выяснить, почему эти общества развивались, как правило, крайне медленно. Его центральная идея состоит в том, что среди стратегий выживания в аграрном обществе доминировало инвестирование не в технологии производства материальных благ, а в средства их отъема, то есть определяющим было инвестирование в военные технологии. Военная элита, контролировавшая ресурсы, идущие на насилие, но не причастная к производству материальных благ, отнимала у земледельцев-производителей весь прибавочный продукт, а то и часть необходимого. Это подрывало всякие стимулы к росту продуктивности труда.
Долговременное ускорение экономического роста стало возможно только тогда, когда в Западной Европе появились современные национальные государства с их способностью защитить имущество населения от экспроприации военно-ориентированными элитами. В этих обществах впервые зародилось понятие социального контракта: государство предлагало гражданам безопасность в обмен на налоги. Экономический рост становился более стабильным по мере того, как национальные государства приобретали демократические черты. Демократия налогоплательщиков была не чем иным, как попыткой убрать главное препятствие на пути к стабильному росту — искушение власти изымать у граждан их собственность. Рынок и демократия, несмотря на противоречия между ними в краткосрочном плане, стали двумя сторонами одной и той же медали —экономического роста современного типа.
С этими наблюдениями автора трудно не согласиться. В истории не было страны, чья экономика долго и эффективно развивалась бы без демократических форм управления. Зачатки демократии впервые появились у тех народов, которые более других были вовлечены в процесс создания и обмена материальных благ. Ценность демократии осознали в первую очередь те, кто стремился к свободе, двигаясь по пути производства материальных благ. С другой стороны, доступ к ней был гарантирован лишь той части населения, которая ради выражения своих интересов во властных структурах была готова идти на жертвы. Эти две тенденции (расширение рыночных отношений и увеличение демократических прав) определили основной вектор современного развития Запада.
Что же случилось с Россией? Почему ей в течение столетий пришлось «догонять» европейские страны? Об этом — третий раздел книги. Среди объективных исторических причин такого отставания Гайдар указывает на удаленность от европейских центров инноваций, отсутствие выхода к морю и к большим торговым путям, малоплодородные почвы, краткость сельскохозяйственного сезона, обилие земли, малочисленность населения. Кроме того, борьба с монгольским игом радикально увеличила авторитарную власть государства над разобщенным обществом. Вдобавок к природным были причины и субъективного характера. При Петре I и в советское время политическая элита настойчиво пыталась догнать Запад по уровню развития. Однако каждый раз она предпочитала «заимствовать не европейские институты, на которых базируются достижения Западной Европы, а военные и производственные технологии, опираясь при этом на финансовые ресурсы государства, не ограниченные ни традициями, ни представительными органами» (с. 273—274). Иными словами, Россия если и пыталась ускорить темпы роста, то делала это, как правило, без опоры на долгосрочные источники роста — рыночные и демократические институты.
В целом, автор точно указывает на ключевые проблемы экономического роста в России. Проблема возникает лишь тогда, когда речь заходит о современной России, и в частности об источниках ее экономического роста в последние годы. И здесь Гайдар-ученый уступает место Гайдару-реформатору. Несмотря на многочисленные исследования, указывающие на резкое ослабление рубля и повышение цен на нефть как на основные источники посткризисного роста, автор предлагает другое — «наиболее обоснованное» — объяснение. По его мнению, сегодняшний рост стал «органическим следствием проведенных реформ» 1990-х годов и результатом «действия новых, более эффективных макро- и микроэкономических условий, в которых работают российские… компании» сегодня (с. 400). К сожалению, Гайдар не приводит подробных аргументов и не ссылается на исследования, доказывающие правоту этого утверждения и его предпочтительность более очевидным альтернативным объяснениям.
Вместо аргументов автор предлагает еще одну дополнительную интерпретацию современного роста в России. Оказывается, подлинную причину следует искать в восстановительном процессе, основанном на использовании советских ресурсов. И такого рода процесс характерен для всех без исключения постсоветских республик. Но если это так, то современный рост никак нельзя выводить из позитивного эффекта недавних реформ. Ведь некоторые из бывших республик, демонстрирующих сегодня экономический рост, и не начинали двигаться по пути реформ. Дело скорее в тех ресурсах, которые накопили все бывшие республики в рамках общей советской системы. Так что если кого-то и благодарить за восстановительный рост, так это нашу бывшую державу с ее огромной и неэффективной экономикой. А не реформаторов, которые сыграли в этом процессе в лучшем случае нейтральную роль. Как прочувственно говорит Гайдар-ученый, реформаторы несли на себе нелегкий крест «креативной деструкции», то есть процесса высвобождения ресурсов из нерыночного сектора для их направления в рыночный. Весь вопрос в том, какой была доля креативности в сравнении с деструктивностьюв этом процессе. Чем более восстановительным является рост сегодня, тем сильнее, как кажется, деструкция должна была преобладать над креативными усилиями в период реформ. Если Белоруссия, в которой недостаток нефти компенсировался отсутствием реформ, демонстрировала в последние годы примерно такой же рост, что и Россия, то в чем же тогда заслуга наших реформаторов?
В четвертом разделе книги автор пытается определить ключевые проблемы постиндустриального мира и выявить специфику России в этом контексте. Одна из важнейших тенденций в мире, по Гайдару, — это изменения в алгоритме демографических и миграционных процессов. Рост благосостояния, культуры и технологий за последние двести лет имел следствием значительное уменьшение смертности и увеличение продолжительности жизни в Западной Европе, а эмансипация женщин привела к сокращению рождаемости. Отсюда прогнозируемое сокращение численности населения и увеличение доли пенсионеров в странах-лидерах. Старение населения медленно, но неуклонно приближает инфраструктуру социального обеспечения (пенсионная система, здравоохранение и т. д.) этих стран к кризису.
В России демографические процессы протекают по схожему сценарию, но в обостренной форме: массовое вовлечение женщин в производство привело к резкому снижению рождаемости, тогда как войны и социальные потрясения остановили рост продолжительности жизни. В результате, кроме долгосрочного демографического кризиса, Россию в скором времени ожидает и кризис систем социального обеспечения. Как решать эти проблемы? Ответ Гайдара: проводить активную иммиграционную политику. Для того чтобы сохранить численность населения на нынешнем уровне, считает он, страна должна ежегодно принимать 700 тыс. иммигрантов.
Другой важный вопрос — о государственной нагрузке на экономику. Как показывает автор, в развитых станах существует верхний предел наращивания налогового бремени. Это обусловлено растущим сопротивлением налогоплательщиков, голосующих против налогов на выборах, расширением теневой экономики, замедлением экономического роста. Такой предел колеблется между 20 и 50 проц. ВВП. Он выше в небольших унитарных и однородных по национальному составу странах и ниже в больших дифференцированных в социально-культурном отношении федеративных государствах (с. 487). Большинство развитых стран достигло своего верхнего предела в наращивании налогового бремени уже в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Однако рост ожиданий населения по увеличению различных форм социальной защиты (пенсии, образование, безопасность и т. д.) оказывает давление на этот предел, и тем самым в развитии стран-лидеров появляются новые противоречия.
Россия с ее огромными размерами и этнической неоднородностью уже достигла своего предела в наращивании налоговой нагрузки на экономику (34 проц. в 2003-м). Страна, по мнению Гайдара, не имеет потенциала для дальнейшего расширения эффективного вмешательства государства в экономику. Этот вывод, однако, выглядит недостаточно убедительным.
Вывод автора о предельной роли государства опирается в первую очередь на опыт тех развитых стран, которые строили свою экономику на предпринимательстве, а не на извлечении природной ренты. Там же, где рост построен на экспорте сырья, налоговое бремя может быть высоким. Наиболее продвинутые из таких стран (Норвегия, Австралия, Канада) используют налоги на природные ресурсы для вполне разумных целей, таких, как диверсификация источников экономического роста и улучшения в сфере услуг населению.
Теоретически такой же рецепт пригоден и для России, где на сырьевой сектор приходится значительная часть ВВП. Государство могло бы и дальше увеличивать уровень своего участия в экономике без серьезных потерь для общей эффективности, если бы грамотно инвестировало вырученные от нефти и газа средства в развитие перерабатывающего сектора, а также в улучшение инфраструктуры и качества трудовых ресурсов. Но отсутствие мотивированного и компетентного государственного управления в России делает подобный рецепт не более чем еще одной лазейкой для коррупции. И в этом Гайдар, несомненно, прав.
