Бедность населения, система налогообложения и возможность развиваться за счет продажи природных ресурсов делают выбор России в пользу демократии далеко не однозначным. И в этом основная драма либерализма в России.
В отрывке из новой книги «Долгое время. Россия в мире. Очерки экономической истории», опубликованном в «Газета.Ru-Комментарии», Егор Гайдар развивает два важных и интересных тезиса. Первый тезис имеет обще-сравнительный характер. Гайдар утверждает, что степень развитости демократических институтов разных стран зависит от уровня экономического развития этих стран. Для обоснования его автор ссылается на С. Липсета, создателя известной теории модернизации, который настаивал, что стабильность демократического режима повышается как следствие «модернизации» страны, т. е. увеличения национального богатства и развития других элементов социальной структуры (образования, урбанизации и т. д.).
Гайдар также ссылается на более современное исследование Пржеворского, использовавшего богатый эмпирический материал и сделавшего схожий вывод: «Богатые страны имеют тенденцию быть демократиями не потому, что демократии возникают как следствие экономического развития диктатур, а потому, что, неважно как возникнув, демократии имеют больше шансов выжить в преуспевающих обществах» (Przeworski A., et al., Democracy and Development, Cambridge University Press, 2000. С. 137). Между утверждениями Липсета и Пржеворского есть принципиальная разница: тогда как первый настаивал на наличии причинно-следственной связи между степенью модернизации и развитостью демократических институтов, последний не выводит одно из другого. Согласно Пржеворскому, демократии могут возникать на любом уровне экономического развития и по разным причинам (например, как импортированный институт в оккупированной стране), но при этом демократии выживают чаще в тех странах, у которых среднедушевой уровень ВВП более высокий.
Сравнительные исследования Института открытой экономики (о связи благосостояния и независимости СМИ и связи президентских полномочий с экономическим развитием) подтверждают тезис Гайдара. Демократические режимы имеют больше шансов для выживания и консолидации в более «модернизированных» странах (используя термин Липсета), т. е. тех, которые имеют более высокий уровень дохода, урбанизации, образования.
Таким образом, степень модернизации, в первую очередь подушевой национальный доход, является естественным пределом развития демократии в среднем по странам.
Как верно замечает Гайдар, в этой общей закономерности имеются исключения, причем в обоих направлениях. С одной стороны, существуют стабильные демократии с низким уровнем дохода, такие, как Индия, а с другой стороны, есть стабильные автократии с высоким уровнем дохода (Бахрейн, Сингапур, ОАЭ, Оман). В обоих случаях, однако, можно выделить внешние причины, которые предопределили выделение этих стран из общей логики. В первом случае бедные демократии, как правило, заимствовали свои политические институты от более развитых бывших колонизаторов, а во втором случае богатые автократии обычно имеют значительные доходы от продажи природных ресурсов для поддержки своего режима.
Второй тезис Гайдара касается характера развития демократии в России. Автор утверждает, что сползание российского политической системы в режим «закрытой», или «управляемой», демократии не соответствует внутренним экономическим потребностям России, таким, как достижение стабильно высоких темпов экономического роста. Этот процесс не отвечает и тем международным вызовам, которые перед Россией ставит постиндустриальный характер развития мировой экономики. Режим «закрытой» демократии создает серьезные препятствия на пути к достижению экономического процветания. Среди них – широкое распространение коррупции, утечка мозгов, отрицание инноваций, склеротичность режима, а также его негибкость. При таких ограничениях диверсификация российской экономики в сторону производства продуктов и услуг с высокой долей добавленной стоимости невозможна. Так же как и невозможна полноценная интеграция отечественной экономики в систему развитых западных рынков. В общем, «закрытая» демократия не позволяет иметь по-настоящему «открытую» экономику. Поэтому, заключает Гайдар, в России важно строить действующую демократию, а не ее муляж в лице «управляемой» демократии.
Однако тезис Гайдара о наличии причинной связи между экономическим развитием и политическими институтами противоречит его ожиданиям в отношении развития демократии в России.
Если согласиться с первым тезисом, то непонятно, почему сегодняшняя Россия с ее низким уровнем среднедушевых доходов и полной зависимостью от экспорта ресурсов заслуживает чего-то лучшего, чем «закрытая» демократия. То, как население поддерживает инициативы власти на сворачивание свобод и гражданских прав, скорее говорит о том, что откат к авторитаризму был неизбежен из-за глубокого экономического спада, который пришел в страну вместе с идеями демократии. Институты демократии имеют свою цену, и граждане страны должны захотеть ее заплатить. Поскольку половина населения России до сих пор живет ниже черты бедности, эта часть граждан не может и не хочет себе позволить «строительство демократии». Власть же, с другой стороны, недостаточно мудра и дальнозорка, чтобы оставаться великодушным спонсором демократии.
Только класс собственников, кому свободы и права нужны не просто как метод абстрактного политического самовыражения, а как практический способ защиты своих экономических интересов от вмешательства государственной бюрократии, реально заинтересован в демократии. Именно этот класс, который Маркс называл буржуазией, заложил основу демократического строя во всех западных странах. Судя по росту среднедушевых доходов, этот класс активно формируется и в России. Тем не менее, трудно предсказать, когда он обретет то, что Маркс называл классовым самосознанием, или то, что сейчас называется коллективной политической волей. На данный момент наличие этой воли в поведении относительно состоятельных людей в России не очень заметно. Наше исследование связи доходов населения со спросом на свободные СМИ говорит о том, что доля людей с уровнем дохода, который был необходим для перехода к независимым СМИ среди 124 стран, появится в России где-то в 2012 году в самом оптимистическом сценарии роста (7,2% в год).
Сравнивая Россию с Европой, Гайдар говорит о необходимости формирования в России «демократии налогоплательщиков», которая в свое время создала на западе предпосылки современного экономического роста.
Однако существующая система налогообложения в России не способствует формированию подобной демократии в России.
Как известно, «демократия налогоплательщиков» появляется в тех странах, где граждане в обмен на выплату значительной доли своих доходов в виде налогов требуют от государства подотчетности в их использовании. В Швеции, к примеру, налог на доход среди частных лиц составляет около 70%, во Франции, США и Германии он составляет около половины доходов граждан. Неудивительно, что граждане этих стран хотят знать, как расходуются их деньги. В России же государство сегодня финансирует свои расходы в основном за счет налогов, собираемых с организаций, а не граждан. НДС, НДПИ, ЕСН – все эти налоги незаметны для абсолютного большинства российских избирателей. Среди всего объема выплачиваемых налогов поступления от крупного бизнеса преобладают над поступлениями от среднего и малого бизнеса. С другой стороны, налоги, к которым большинство граждан очень чувствительно, например, налог с продаж и подоходный налог, были в недавнем прошлом или отменены, или значительно снижены.
Перенос налогового бремени с большинства граждан на небольшое количество крупных компаний препятствует созданию широкой коалиции избирателей, заинтересованных в демократии как способе увеличения фискальной подотчетности государства.
Далее, отстаивая свой тезис о необходимости строительства реальной демократии, Гайдар утверждает, что в условиях постиндустриального общества автократические режимы не могут быть устойчивыми. Согласно ему, «глобальный характер обмена информацией, быстрые, масштабные социально-экономические изменения, современный характер общества не дают шансов на сохранение устойчивых недемократических режимов». Поэтому, как считает Гайдар, задачу строительства демократии в России необходимо решать как можно скорее.
Действительно, общая статистика выживания и разрушения режимов свидетельствует в пользу высказывания Гайдара. За последние десятилетия демократии выживали чаще и жили дольше, чем автократии. Они лучше автократических режимов адаптировались к изменениям среды и эффективнее стимулировали экономическое развитие. Тем не менее, среди тех автократий, которые сегодня процветают экономически и остаются стабильными политически, большинство – это страны с высокой долей сырьевого экспорта.
Экспорт ресурсов позволяет автократическим режимам откладывать на будущее необходимость решения как внешних, так и внутренних проблем.
Относительно внешних проблем он дает возможность режиму не обременять себя заботами о конкуренции в постиндустриальных условиях – ведь рост построен на экспорте сырья, а не на стимулировании предпринимательской инициативы. Что касается внутренних проблем, доходы от экспорта позволяют режиму держать население в полной зависимости от собственной воли. Запад уже давно смирился с существованием таких режимов и даже научился неплохо сотрудничать с ними. Автократии на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке тому пример.
У России с ее низкой долей богатого населения и высокими запасами сырья есть все шансы стать одной из таких автократий.
В таких условиях недостатки «закрытой» демократии, о которых пишет Гайдар, не будут существенно ограничивать основные приоритеты нынешней власти. С одной стороны, наличие огромных сырьевых ресурсов позволяет ей «интегрироваться» в постиндустриальную мировую экономику. Но, конечно, не в качестве конкурента в производстве постиндустриальных товаров и услуг, а как поставщика тех природных ресурсов, спрос на которые будет расти вместе с ростом мировой экономики. Подобная интеграция будет приветствоваться Западом, одновременно обеспечивая устойчивые темпы роста внутри страны в краткосрочной перспективе. Опасения Гайдара по поводу «утечки мозгов» в таких условиях теряют смысл, так как развитие, построенное на продаже сырья, не нуждается в квалифицированной рабочей силе. Как показывает практика, чтобы экспортировать ресурсы, больших мозгов не нужно. Так же как и особой гибкости политической системы.
С другой стороны, в таких условиях, распределение доходов от экспорта сырья становится основным источником национального благосостояния. Соответственно, контроль государства над этим процессом будет иметь решающее значение.
Россия на данный момент – одна из немногих «управляемых» демократий, где государство до сих пор делило контроль над природными ресурсами с частным сектором. В будущем, похоже, роль частного сектора будет неуклонно уменьшаться.
Стабильность «управляемой» демократии зависит от государственного контроля над процессом распределения национального дохода. В странах с диверсифицированной экономикой достичь подобного контроля значительно сложнее, так как источники богатства находятся в руках многочисленных промышленных групп, а не одной, и построены на предпринимательской инициативе, а не на экспорте сырья. В итоге, как это однажды уже было при СССР, активное использование сырьевых ресурсов может значительно продлить жизнь авторитарному режиму в России.
Если бы единственным шансом России на экономическое процветание и стабильность было бы строительство постиндустриальной экономики по западному образцу, то можно было бы согласиться с размышлениями Гайдара о неизбежности появления демократии в России. Быстрые темпы роста класса собственников в таких условиях привели бы к скорому достижению критической массы населения, предъявляющего спрос на реальные институты демократии в России. Демократия стала бы действительно необходимым элементом системы управления экономикой. Однако существующая бедность населения, неблагоприятная система налогообложения и возможность развиваться за счет продажи природных ресурсов делают выбор России в пользу демократии далеко не таким однозначным. И в этом основная драма либерализма в России.
